Как нас в детстве учил Демокрит, всё состоит из неизменных и неделимых атомов, имеющих форму правильных многогранников. Что же происходит, когда сильно нагретое тело соприкасается со слабо нагретым, например, с человеческой рукой? Более быстро движущиеся атомы (т.е. так называемое тепло) более нагретого тела начинают расталкивать и убыстрять более медленные атомы человеческой руки, вызывая тем самым боль. Аналогично, всем знакомое испарение физических объектов под воздействием света происходит потому, что атомы объекта, убыстряясь и убыстряясь под воздействием атомов света (признак которых - бесконечная скорость), хаотически рассеиваются в окружающем пространстве.
Всем приходилось наблюдать, как дневной свет вызывает ожог на коже вампира. Хотя дневной свет является весьма и весьма отдалённой репликой света, тело вампира лабильно, изменчиво и лишено вязкости воплощённого тела, например, человеческого, поэтому испарить его не представляет труда даже дневному свету.
Теперь рассмотрим вопрос о правильной позиции существа относительно света и его источников. Начнём с символического анализа изображений существ и объектов, называемых обычно картинами. Применяя описанный выше инструментарий, мы сразу можем сказать, что те объекты или существа, на которые падает прямой свет, уже практически уничтожены, т.е. их окончательное уничтожение отложено на непринципиально малый срок моментальностью изображения. Верно и обратное - если художник хочет показать, что кто-то принципиально и по сути мёртв, олицетворяет ничто или несёт энергию уничтожения, он бессознательно помещает его в особенно яркий свет. Наиболее потенциально жизнеспособные формы, обладающие нуменозным содержанием, всегда в полумраке, едва угадываются в окружающей тьме. С этим, кстати, связан и страх перед темнотой - никто не станет особенно бояться чего-то освещённого, ибо оно уже тем самым мертво или полумертво, раскрыто и препарировано, а таящееся в темноте уже самим этим символическим фактом являет собой богатство и непредсказуемость содержания.
Если свет - бесконечно быстрое движение, то тьма - полная неподвижность, статика, вечное предстояние свету. Тьма в свете темнеет, и свет не осветит её. Бесконечная скорость атомов света схлопывает как пространство, так и время, делая последние неуловимыми, несуществующими в терминах бытия света. Свет вечен не как тьма, не как бесконечная длительность, а как начало одномоментно, раз и навсегда упраздняющее собой всякую длительность. В силу такой одномоментности, например, воля света неощутима, её нет, так как все возможные его волевые акты (и их предпосылки) зарождаются и исчерпываются одновременно, преодолевая все препятствия за бесконечно малое время. С точки зрения тьмы на свет более корректно считать, что свет уже всё возможное изволил когда-то давно, в момент совместного возникновения тьмы и света. Воля же тьмы, для сравнения, всегда есть, всегда одна и та же (включая сюда качество всевозможности).
Строго говоря, взаимодействие тьмы и света продолжаться не может из-за структурной разницы, происходящее в воплощённом есть просто бесконечное и постоянное впечатление тьмы от когда-то на краткий миг увиденного света. Глупы и самонадеянны существа, пытающиеся вступить в контакт со светом, попасть в свет, его давно уже как нет, осталось лишь бесконечное и мучительное переживание тьмой этой встречи. Это саморазрушительное для тьмы травматическое переживание и есть контактная граница между светом и тьмой. Контактной границей в той или иной мере (по убыванию к центру) является любая область тьмы, кроме её центральной точки. Свет вне этой границы лишь кажимость, память тьмы, фантомная боль в отнятой когда-то человеческой конечности, и это ещё одна причина, по которой наблюдаемый свет приравнивается к ничто. Свет на этой границе эмулирован самой тьмой как подобие света настоящего, и его атомы, конечно, не так быстры.
Нелишне будет указать, что под воздействием воспоминания о свете тьма не пропадает, она лишь перемешивается - происходит постоянное коловращение тьмы вокруг центральной точки, гемармен, в конце концов во всех циклах возвращающееся к исходному состоянию, но не по исчерпании всевозможности, а из-за ограниченности парадигмы перемешивания как таковой. Кенозис, жертвенное самоумаление тьмы в воспоминании о свете, перемежается с остановкой движения, сохранением потенциала.
[... часть текста утрачена ...]
Впрочем, достаточно примитивной метафизики, вернёмся к нашей главной задаче, а именно, определению наиболее выгодного положения существа относительно света. Существо по типу своему есть периферийное, пограничное образование тьмы, и принципиальных выборов у него всего два - либо последовать волению травматического переживания тьмы и, как доблестный солдат, броситься навстречу гибели в свете, либо спрятаться за спины своих более отважных товарищей, пытаясь спасти свою шкуру.
Подвизающиеся на последнем указанном поприще должны учитывать, что слишком спрятаться не удастся, так как сзади и находятся генералы, посылающие солдат вперёд, к свету. Т.е. если зайти достаточно далеко в тыл (что возможно правильно подобранной последовательностью отождествлений и разотождествлений), мотивация "спрятаться" перестанет существовать, она сменится кенозисом, желанием активно участвовать в жертвовании собой и своими частями - существами. Строго говоря, желание "не участвовать" возможно лишь как периферийное образование, как проявление болезни, начинающейся смерти тьмы, явленной в самой пограничной природе существ.
Надобно также заметить, что тьма не слишком-то рассчитывает на доблесть своих солдат (из-за того, что цель кенозиса не может быть вмещена существом), поэтому процесс уничтожения предстаёт для существа в крайне притягательном, мотивирующем, интересном ключе, как зрелище близкого пожара. Вовлечённое наблюдением, существо и не замечает, как само становится участником, а потом и материалом для процесса, т.е. воплощается. Попытка же остановить делание вовлечённости сопровождается достаточно мягким, но чувствительным наказанием. К примеру, попробуйте перестать дышать на полминуты, и вы почувствуете его. Всё это в целом Хайдеггер называл озабоченностью, основной характеристикой экзистенции. Пытаясь уйти от давления настоятельной необходимости жить, совершая побуждаемые им судорожные телодвижения, несовместимые с созерцательным покоем истинного бытия, существо закономерно приходит на бойню.
Ни для кого не секрет, что многие существа, сознательно или чаще бессознательно столкнувшись с подобным положением, покупаются на мнимую свободу прекратить это издевательство суицидом или семантически похожей (например, героической) обычной смертью. Глупцы забывают, что в этом космосе у его рачительных хозяев ничего не пропадает, и каждый волос на голове у человека давно сосчитан и оприходован. С обычной смертью существование не прекращается, а лишь травматически пересобирается в новую форму (ср. дантовские деревья), у которой отсутствует осознаваемая память о прошлом (она могла бы помешать опять стремиться к свету), но присутствуют бессознательная (чем обеспечивается преемственность в линии существ), иногда прорываясь в сознание предощущением безнадёжного повторения.
Подлинная же смерть - это смерть в свете тьмы, смерть вечно длящаяся и непреходящая, это внутренняя вынужденность смерти, и совершенно не важно, будет ли она осуществляться в виде того или иного согласия или в виде попытки бунта, важна сама утверждаемая всем этим вынужденность, как единственно возможная жертва абсолютной свободы самой себе.
Под конец приведём несколько методологически наглядных примеров.
С существом-героем ситуация ясна без дополнительного иллюстративного
материала, а насчёт существа-дезертира предлагается несколько
вариантов верного расположения наблюдателя относительно света,
см. рис. 1-4. Обо всех успешных реализациях просьба
незамедлительно и в подробностях докладывать A.'.A.'.