[начало утрачено] ...
И так распекая девушку, в риторическом запале Григорий Павлович и сам не заметил, как размахивая самодельной инвалидной клюкой, он случайно приподнял подол её короткой сатиновой юбки... Тут он как-то совсем нехорошо, натужно замер - казалось, он вот-вот лопнет, забрызгав мирный утренний пейзаж, свежевымытую поливальными машинами мостовую и изумруд аккуратно подстриженной травы газона. Струйка пота стекла с его нагретой солнцем лысины, пробралась по плохо выбритой щеке, миновала три шейные складки и впиталась пятном в тугой воротник видавшего виды защитного френча. Не то, чтобы он увидал там нечто, совсем для себя удивительное, скорее наоборот...
Медленно опустив клюку, Григорий Павлович поплотнее опёрся на пятки, чтобы не подвела нарастающая слабость в коленях. Набрав как можно больше воздуху, он выдавил, - Извиняйте, гражданочка! - развернулся, и, выжав максимальную скорость из своей утиной походки, постарался скрыться за ближайшим углом.
Под юбкой не было трусов.
II
Алина Григорьевна занималась очередной влажной уборкой своей отдельной однокомнатной квартирки, и надо же такому случиться, взгляд её непроизвольно направился через оконную раму на улицу, или, выражаясь проще, дабы не испытывать терпение наших читателей, она посмотрела в окно. Там было всё в порядке, как и всегда, т.е. виднелись две многоэтажки, между которыми, пересекая по диагонали хмурое небо, тянулись рядом два провода неизвестного ей назначения.
Тут словно какая-то сила, против обычного, удержала внимание Алины Григорьевны, и она, вместо того, чтобы продолжить вытирать окно, стала смотреть дальше. Через несколько секунд у одного конца линии, прочерченной проводами, взлетела большая чёрная птица. Скорей всего это была ворона, но Алина Григорьевна мало понимала в птицах. Птица медленно парила вдоль проводов, в точности как по рельсам. Алине Григорьевне мучительно захотелось, чтобы она свернула или хотя бы немного отклонилось от взятого курса. Сдвинув брови и собрав всю волю в кулак, Алина Григорьевна стала мысленно приказывать птице: "Сверни!" Но чуда почему-то не произошло, и птица благополучно долетела до другого конца линии проводов...
Алину Григорьевну слегка затошнило, и она опёрлась ладонями о подоконник. Тряпка незаметно выскользнула из её руки и шлёпнулась отрезвляющим влажным холодком на ноги. Отшвырнув тряпку ступнёй, отчего слетел и уютный тапочек, она решительным шагом подошла к секретеру, откопала там пыльный графинчик водки, припасённый для редких гостей, сняла очки, налила себе полную кружку и выпила всё залпом.
С непривычки, глазные яблоки её выкатились наружу, а рот начал рефлекторно хватать воздух, но внутри себя она даже и не обратила внимания на водочный вкус. "Самое главное - успеть разрушить мозг до того, как птица долетит, тогда потом будет не так больно!" Это стало единственно важной мыслью Алины Григорьевны на долгие годы.
III
Тёплой июльской ночью в парковую беседку вошли двое. Один в мягком чёрном плаще с красной подкладкой, внушительная фигура и благородная осанка. Назовём его - Граф. Второй во фраке, худощав, бледен, движения порывисты. Назовём его - Александр. И произошёл между ними следующий диалог:
- Мой любезный друг, как ты, наверное, и сам успел заметить, сегодня холостая луна, а астролог категорически запретил мне в такое время предаваться каким-либо начинаниям, - сказал Граф.
- Какая помеха, - сокрушённо покачал головой Александр, - я бы очень желал посмотреть на охоту вашего сиятельства, да и малолетние барышни тоже желают: Пелагея фон Тойфельсдрок, Агафья фон Тойфельсдрок, Мар...
- Да будет тебе, будет, - Граф ласково потрепал Александра по щеке, - насмотритесь ещё. Лучше развлеки меня какой-нибудь историей. Да вот же, - Граф уселся на скамейку и закинул ногу на ногу, - расскажи-ка что-нибудь о своих предках. Ты раньше никогда о них не упоминал, ведь так?
- Как будет угодно вашему сиятельству, - с какой-то странной улыбкой произнёс Александр, - я и сам собирался поведать вам, при случае, историю моей семьи.
"Дед мой был электромонтёр и инвалид ВОВ. Осколком снаряда ему повредило ногу и подчистую оторвало гениталии, но полевой госпиталь оказался рядом, и его удалось спасти. Всю оставшуюся жизнь он мочился через специально приспособленную трубочку. По рассказам моей матери, однажды летним субботним утром, пока ещё все спали, он отправился в булочную во дворе. Когда же мать проснулась и вышла на кухню, протирая сонные детские глазёнки, то обнаружила, что её папа повесился на электрическом шнуре. На столе лежала записка: "Больше не могу!", и авоська с хлебом...
Мать моя работала заведующей столовой, имела характер ровный, рассудительный, обо всех заботилась, всем помогала, но так и не вкусила радостей семейной жизни - на следующий день после свадьбы мой отец уехал в Сибирь, за длинным рублём, и больше о нём никто ничего не слышал. Я ещё жил в общежитии аспирантуры, когда она, дотоле не бравшая в рот и капли спиртного, внезапно начала пить и пить по-чёрному. Это закончилось устойчивой белой горячкой, и соседи вызвали психиатричку. В психушке ей не стало лучше, но один диагноз сменился другим: белая горячка перешла в кататонию. Целыми днями она лежала, чему-то улыбаясь, уставившись в потолок или в стену. Никого не узнавала, не разговаривала и даже не чувствовала боли. Через несколько лет она так и умерла, с улыбкой на устах..."
Александр склонился над сидящим Графом, как будто собрался сейчас сообщить тому нечто особенно важное. "Но я-то знаю истинных виновников этих трагедий! И настала пора им ответить за это!" Неожиданно, он вынул из рукава припасённый там заранее заточенный осиновый кол и со всего маху вонзил его в
глаз
Графа. "Покончить с вами! Мразью, которая управляет этим миром! Проклятые ВАМПИРЫ!" В бешенстве выкрикивая эти слова, Александр всё пронзал и пронзал
глаз
Графа, труп которого уже начал стремительно разлагаться прямо на глазах.