Трубка или чудесное спасение

В давние времена, когда меня ещё и на свете белом не было, жил в нашем селе парень, именем Захар. Ничем он от рождения не был обижен, и пригожести Бог дал, и роста, и силушки, и разумения. Бывало, только двинет плечом, а иные ворота уж и слетели... Никого не боялся Захар, ни твари ползучей, ни зверя дикого, ни лихих людей, но и сам не озорничал без меры, слабых защищал, был нрава добраго и кроткаго. Детишки малые его любили и бегали за ним по селу гурьбой. А как выучился Захар грамоте и счислению у дьячка - поступил в помошники к подрядчику. А там, глядишь, работа у него заладилась, поступил и в подрядчики. Зажил хорошо, богато, стали люди его уважать. Как-то батюшка евоный про женитьбу заговорил, мол, пора уж, да Захар только отмахнулся: "Погуляю ещё, света белаго хочу посмотреть!"

Тогда в середине лета передали Захару на пристани много чужеземнаго товару, и везти его надобно было мимо села, в райцентр. Тавар весь отборный, хрупкий, дорогой - никому не доверился Захар, нагрузил полну телегу, да и повёз сам. А кто не знает, от села до райцентра две дороги: одна узкая, через Мохновский лес и глухомань, а другая широкая, асвальтовая - в обход. Очень поспешал Захар с товаром, так что выбрал ехать через лес. К вечеру уже дело, солнышко за тучами, прохладно стало, но вокруг ещё видать. Правит путь свой Захар по заросшей калее, тихо кругом, лишь колёса скрипят, да ворона, бывает, каркнет. Достал тогда он свою любимую трубку, огниво, да и закурил...

Надобно сказать, что трубка та у Захара была от купца страны Индейской. Как-то выпили они вдвоём не одну кружку веселящей браги, и тут купец Захару и говорит: "Полюбился ты мне, молодец. И станом статен, и лицом пригож. Только знаю, что не по обычаю страны вашей меж мужами любиться. Потому прими лишь подарочек от меня, а я отбываю к себе домой, в страну Индейскую". И достаёт трубку. Она тебе ещё пригодится, - говорит, - и от погибели неминучей спасёт! А трубку та была чёрной кости и вида чудного, будто чорта какого голова: ухи острые, глаза выпучены (видать, из драгоценных каменьев), а из зубастой пасти длинню-ющий изогнутый такой язык высунут, его и надобно в рот брать, чтобы курить. Не совсем понял Захар, про что купец толковал, но трубку ту взял, поскольку обижать человека нехорошо, с ним ещё работать, да и вправду, сподручнее так курить, чем самокрутки. Поначалу чудно Захару было, конечно, - чужой язык зубами держит, посасывает, а глаза с трубки так и следят безотрывно, но потом пообвыкся, даже понравилось.

Ну так вот, едет себе Захар на телеге, трубку ту покуривает, вперёд поглядывает, хорошо! Проезжают мимо болота. И тут колесо, с камня съезжаючи, сорвалось, да бортом телеги в аккурат под локоток Захара и толкнуло, выбило трубку изо рта! О телегу она ударилась, подскочила, отлетела, да прямо в соседнюю трясину и угодила, ушла сразу вся! Захар лошадь остановил, сам слез, репу чешет, соображает, что же теперь делать? И один голос внутри него как бы говорит: "Эх-ма, каменья-то драгоценные, небось, были! Надо бы в воду залезть, да и по дну пошарить руками, найдётся, куда денется!" А второй голос внутри как бы отвечает: "Нечего здеся шарить сейчас, вперёд поезжать надо, успеть до ночи товар доставить, а назавтра уж с подмогой вернуться и шарить!" Но не стал слушать наш Захар этих вражьих голосов, а присел у края трясины и примеривается... А водица-то там дюже гнилая, дух тяжёлый в нос так и шибает! Не захотел Захар пачкаться, сорвал прутик рядом, им и пошарил в трясине. Весь прутик в жижу ушёл, а дна как нет! Тут зацепило прутик снизу, из пальцев вырвало да и засосало, только круги пошли по ряске. Подивился Захар, встал, вырвал неподалёку берёзку чахленькую, с себя примерно ростом, и ей пытается теперь до дна достать. А дна-то опять нет! Тут зацепило берёзку снизу, чавкнуло, да всю и затянуло. Уж как ни держал её Захар крепко, но потом отпустил, не за ней же в пучину быть затянуту? Меж тем, стемнело. И тут, в короткое время, подступил к Захару страх такой лютый, будто всё существо евоное стало таять, как баба снежная от лучей набирающего силу весеннего солнышка. Под сердцем захолонуло, живот скрутило, воздух перехватило, да как польётся изо всех отверстий тела! Видеть ничего такого не видит, слышать не слышит, но чует Захар самым своим нутром, что впереди по дороге приближается к нему евоная погибель, что страшнее самой смерти. Потому что знает Захар наверное, что не просто пропадёт он совсем, а будет ещё хуже. И ещё такое знает, о чём и рассказать не выйдет.

Заорал Захар дурным голосом, да и рванул назад по дороге, не чуя ног под собою. Так до самого родительского дому и пробежал без остановки. Влетел в горницу, одёжку испачканную кое-как с себя стянул, шасть в подпол, и в угол забился под мешки. Никого к себе не пускал, кроме матушки евоной, всё только плакал да трясся. Здоровенный парень, богатырь, словно дитё малое. Так целую неделю там и просидел... Что случилось, никому про то ни слова не сказывал. Ни лошади, ни телеги, ни товару оставленых, ни следов в лесу каких так и не нашли, сгинуло всё подчистую, и Захару бы сгинуть вместе с ними, да трубка уберегла, остановила вовремя. Приходили потом ещё к нему лихие люди, раскалили утюг, мучать хотели, всё про товар выспрашивали. Но смотрят - совсем парень больной на голову, плюнули, да так и ушли ни с чем. А полиции Захар сказал потом, что напали, мол, в лесу разбойники, ударили камнем по голове, больше ничего не помню. (Потому как если случился с тобой такой оборот, раскрывать о нём правду не след, иначе погибель вернётся). А только тех разбойников, что он описал, вскорости поймали, нашли у них коробки от товара и отправили в Сибирь, на каторгу.

Отходил Захар помаленьку от того случая, вином страх запивая. И всё у него стало уж опять налаживаться, только вот как-то раз перепил свою норму, да так и уснул, в овине свалившись, в полнолуние. И снится Захару, что попал он в аккурат на дно того самого болота вонючего, а вокруг, - пресвятая Богородица! - вся болотная нечисть собралась. Кривые, осклизлые, волоса ихние в воде мотаются, внутри булькает, трепыхается, и страшны, так что с трудом разберёшь даже, кто из них мужик, а кто - баба. И слышит Захар, как нахваливают они, - кого бы вы думали? - евоного знакомца, купца Индейского, что хороший, мол, подарочек им доставил! (А он, видно, был колдун и знал всё наперёд.) И вот, видит Захар свою трубку промеж ними. Суют они по-очереди язык её прямо себе в места срамные, непотребные, и там всё ковыряют, ворошат чего-то! И морщится чорт с трубки и плюётся, да сделать ничего не может... И чудится тут Захару, будто чорт ентот говорит человечьим голосом прямо у него в голове: "Захария! Захария! Почто ты оставил меня нечести болотной на поругание? Не я ли тебе знак подал, спас от погибели неминучей?" Да как же тебя вытащить-то было, глыбоко там, - отвечает Захар. А ты не так вытаскивал, - отвечает трубкин чорт, - опусти лицо своё в болотную жижу, да уста приоткрой, я тут же из мест срамных ихних на старое место к тебе и всплыву, где как прежде у нас с тобой всегда было заведено, только станет ещё лучше! Подивился Захар такому способу, да и проснулся. Глаза продрал, а сам соображает: "Где ж это видано-то, чтобы языком в срамные места совать? Не иначе как бесы блудные такой морок навели..." Пошёл от греха поутру в храм Картофельного Спаса на Киселе, поставил свечку Богородице-троеручице, и больше уж не снилось ничего такого, как рукой сняло!

После того случая бросил пить Захар насовсем, да и взял себе в жёны соседскую девку, Глашей звали. Не то, чтобы раскрасавица какая писанная, зато нрава спокойного, девка дородная, сильная и работящая. И зажили они хорошо, нарожала она ему кучу детишек, а те подросли, встали на ноги, обустроились и обзавелись внуками. Большая, дружная семья! И никому Захар про ту трубку ничего не сказывал, пока не пришла пора ему помирать, а разменял он тогда считай уж девятый десяток. Собрал он вокруг своей кровати всех сыновей, дочерей, внуков и правнуков, и поведал им о своём чудесном спасении от подарочка купца Индейского, и сказал в назидание: "Не токмо одного меня спасла та трубка от погибели неминучей, но и всех вас, почитайте, тоже, потому как я - ваш корень!" И, со словами: "Славьте Богородицу-троеручицу!", закрыл глаза и затих мирно. И я, раб Божий, там был, евоный рассказ тот запомнил, и вам, дети мои милые, всё как есть передал.