В конструкте "боль и пустота" есть любопытный момент. Боль — перестимуляция, но откуда боль в пустоте? Стало быть, остаётся один всего вариант — боль изнутри, и, поскольку вокруг пустота, остаётся существо. Из чего же, если в пустоте ничего, даже тела, нет? Только изнутри самой сути существа. То есть, существу присуща боль как его принципиальное свойство, уберём боль, пропадёт и существование. Перестимуляция нестерпима для существа, но, вместе с этим, надёжно обеспечивает само его существование.
Существование = дукха (испытывание боли, реакция на боль) это ортодоксальная общеиндийская формула. Обычно дукха везде переводят как страдание (русская этимология — бедствовать и стараться), хотя это тенденциозный перевод, буквально — нетерпение, непостоянство, нестерпимость, неудовлетворённость, что, в общем, и описывает переживание боли на санскрите через отсутствие сил терпеть. Кроме того, здесь мы видим, что боль первичнее по статусу, а реакция на неё — вторичнее, она-то и образует феномен существования.
Следующее ключевое слово интернет-мема — безысходность — в индийских (да и в других) традициях, к сожалению, не фигурирует. Напротив, обнаружение того, что существование = дукха, может стать conditio sine qua non для освобождения, что очевидным образом находит свою параллель, например, во многих гностических системах.
Заметим также, что между существом и пустотой есть непреодолимая граница. Даже помыслить чистую пустоту (в русском от праславянского дикий, дикое место, на санскрите есть похожее слово — риктата, от глагола оставлять, отпускать, освобождать место) положительно существо не в силах, только через негативно-композитные словоформы — ничто, отсутствие. Назвать — может, помыслить — нет. Всё это вызывает ряд вопросов: кто поместил боль в пустоту, что есть боль, кто чувствует боль, и откуда информация о положительной пустоте, хотя бы на уровне названия. Поскольку эти вопросы не могут быть решены в двойке с непреодолимой границей, привлечём третью инстанцию. Например, такую.
В гнозисе Валентина эпопея по освоению кеномы (буквально — пустота) плеромой (буквально — полнота) начинается с преображения Христом I извергнутой в кеному Энтимесы (слепорождающего переживания) в Софию-Ахамот, вступающую в брак с ангелами Иисуса II, и, через ряд эманаций, порождающую в кеноме мiр. София-Ахамот — лишь часть совершенной Софии 30-го эона, ещё и отделённая часть, поэтому всё сущее есть не что иное, как её печаль, из её ужаса появились горы, из её слёз — моря, а из её отчаяния — демоны.
Таким образом, мы видим, как именно боль оказалась помещённой в пустоту, а также и источник боли (энергии преображённой Энтимесы в своём стремлении обратно в плерому, к Софии). Кто же реципиент боли? Это все порождения Софии-Ахамот (относительно добрый Демиург, созданный им мiр и существа, относительно злой Космократор), главные общие качества которых — не только недостаточность, но и неведение. В отличие от Софии-Ахамот, они не имеют знания о плероме (не путать с информацией) данного Иисусом II, поэтому энергии Софии-Ахамот, стремящейся обратно, для них нестерпимы (дукха). С другой стороны, именно из этих энергий они и состоят.
Если смотреть со стороны Софии — 30-го эона, то видим существование в оболочке пустоты, внутри существования — боль. Однако, если смотреть изнутри Софии-Ахамот, видим вокруг собственную эгергию, то есть боль, на её периферии — существование, а дальше — плерому в оболочке пустоты. В последнем случае для описания находящегося за границей существования неплохо подходит терминология санскрита, это уже упоминавшаяся риктата (когда говорим об одной оболочке пустоты) и шуньята (когда говорим о плероме в оболочке пустоты, т.е. о пустоте, беременной полнотой — шуньята от глагола набухать, раздуваться). На вопрос, суждено ли такой шуньяте разродиться, валентиниане отвечают утвердительно, поскольку там процесс манифестации включает в себя и инвазию, захват кеномы плеромой и полное её преображение.
Другую картину даёт Василид, с его концом мiра. Здесь шуньяте разродиться не суждено, а процесс восстановления сводится к возвращению энергий Софии обратно и к наступлению среди обитателей кеномы полного забвения всего, что с ними связано. Боли больше не станет, следовательно, прекратится и само существование. Но, что самое интересное, все существа останутся, как ризидуальная печать плеромы в кеноме. Трудно представить их новый модус не-существования, скорей всего нечто вроде компьютерной игры, в которую никто не играет, но она механически продолжает повторять анимации покоя, прокручивая бесконечный цикл вечного возвращения, один и тот же ряд не значимых метаморфоз.