I
|
… задача не в том, чтобы вводить человека во искушение, а в том, чтобы побуждать в нём волю к действию, каковая имеет склонность ослабевать …
— Нерваль
|
Сперва ад в креационизме был естественной и незаметной частью сотериологической парадигмы, потом превратился в дидактический приём ради спасения, и, наконец, обрёл свой самостоятельный, вне всякого спасения, фокус, о чём вряд ли кто мог догадываться с самого начала. Именно в этом его качестве мы и будем его рассматривать далее.
Ситуация основного кризиса на языке примитивного мифа формулируется так: "раньше небо было совсем близко от земли, можно было достать рукой, но потом оно стало очень далеко". Зарождение сознания у существа это как раз попытка найти дорогу обратно к небу, реакция на разрыв. Свобода - мера этого разрыва. Сознание было призвано составить карту местности для возвращения, но с этой задачей со временем не справилось. Вместо этого в ужас-ситуации родился ужас-автоматизм, который имеет скорее инстинктивный характер подскакивания на сковородке, а сознание теперь призвано его обслуживать. Смысл лестницы Якова становится особенно зловещим в аспекте нарастающей нежеланности человека наверху, ведь только если пригласят ангелы небесные. "Иаков пробудился от сна своего ... И убоялся и сказал: как страшно сие место!"
Такую актуальность, заострённость и драматичность креационистский ад имеет вот по какой причине: он тесно связан с психомоторной реакцией на опасность при постулируемом абсолютном превосходстве сил противника, что означает исключение вариантов ответной агрессии и мимикрии. Практически остаётся только убегание, поскольку замирание это мимикрия под мёртвого, а любая мимикрия будет раскрыта при таком превосходстве. Креационистские стратегии обращения с адом очень природны и напоминают инстинкты животных, иными словами, являются продолжением стратегий Геры по сохранению Жизни. Вина есть механизм, связанный с невыполнением или плохим выполнением приказа Геры по осуществлению самосохранения (в самом широком смысле, в т.ч. и в том виде, в котором он доступен пониманию соплеменников как сохранение народа), и, либо должна исправить недочёт, либо уничтожить организм вместо опасности, как непригодный быть сосудом священной Жизни.
Необходимо сразу прояснить вот какой момент. Довольно популярная интерпретация, утверждающая, что ритуальные действия (включая аскетические практики) совершаются "из страха" перед Богом (или перед адом), одновременно верна и не верна. Т.е. она формально верна, но не в том упрощённом смысле, как её обычно понимают недоумки. Рассмотрим такую ситуацию - неофит неуверенно спрашивает про нечто. Авторитет ему отвечает, используя дидактическую суровость. Это типично - суровость (Гебура) как ответ на неуверенность. Говоря вообще, даже в случае отсутствия содержания, суровость всегда выступает полноценной его заменой, значит она больше ЛЮБОГО содержания. Почему это возможно? Суровость даёт ощущение безопасности спрашивающему, потому как он полагает, что отвечающий уж точно знает истину наверняка, раз даёт себе право не только на собственную уверенность, но и на манипулятивную суровость (отвечающий при этом обычно считает, что говорит не от себя, а транслирует эту самую истину от первоисточника). А ощущение безопасности нужно в случае опасности, непричастность истине грозит не просто смертью, а возвращением в ничто. Всякий, кто переходит с уровня отреагирования на уровень экзистенции, вынужден иметь с этим дело. Вот мы и к аду подошли. На этом примере мы видим, как суровость, элемент ада, в сильно разбавленном виде используется как противоядие от него, выступает как милосердие, т.е. служит предохранительным клапаном, чтобы машину человека не разнесло. Следует чётко понимать, что онтологическая опасность превыше всех страхов, включая и страх смерти.
Частые в апологетике утверждения - "лучше повредить телу, чем повредить душе", - говорят не только о механическом переносе инстинкта самосохранения на область души, но и о малой убедительности такого переноса для человеческого существа, не тренированного суггестией, отчего приходится вводить специальный дидактический перекос в другую сторону. Утверждения данного типа - стратегии избегания ада, направленные в будущее, и в настоящем они ничему не соответствуют. Из этого есть одно любопытное следствие - в креационизме ад всё время наступает, но никогда не наступит. Ситуация, когда человеку говорят - "ну вот, теперь ты в аду", - немыслима как ад, т.к. человек чувствует облегчение уже из-за того, что теперь не нужно никуда убегать, всё самое худшее уже происходит, и в этом он может быть уверен, он мгновенно освобождается от вины. Чтобы этого не допустить и оставить обещание худшего, вводят ад внутри ада, что символически выражается в прыгании на раскалённой сковородке (так вроде бы легче, чем просто лежать), и эта схема уже ничем не отличается от той, что мы имеем в обычной жизни, т.е. мы возвращаемся к изначальной ситуации.
Следует отметить, что, говоря о креационистском подходе в данном вопросе, мы имеем в виду прежде всего иудеохристианство с его идеями свободы воли и вечного наказания, справедливость которых вызывала серьёзные споры богословов, но, зато, оказалась очень понятна профанам, из-за чего идеи эти и прижились. В самом иудаизме ситуация выглядит гораздо мягче - ад не только не вечен, но и происходящее там рассматривается скорее как описание процессов, чем как участь, которую человек может выбрать или не выбрать по своей воле. Мало того, в иудаизме разрешена ответная агрессия, т.е. человек может сам доказать Богу отсутствие греха (свобода воли была бы невозможна без равноправия сторон сделки).
В иудеохристианстве мы, в который раз, столкнулись с самой опасной для духовного мира человека поведенческой стратегией - предусмотрительностью. Предусмотрительность - убегание временем (обычное убегание - убегание пространством, мимикрия - убегание формой). Предусмотрительность меняет не только будущее, но и настоящее, и человек, который предусмотрел, убил того человека в себе, который ещё не, убил, а не сохранил, как намеревался. Человек, который предусмотрел, потратил часть жизни на её отстранённое моделирование, а не на проживание, это время он не жил. При нарастании предусмотрительности, т.е. по мере всё большего внимания к грехам и просьбам их устранить (кстати, самому этого делать нельзя, это было бы агрессией, называемой "гордыня"), существо всё более умаляется, истончается и переходит в небытие.
Это означает,
что имеет определённый смысл следовать
креационистским стратегиям
ада в ситуации, когда ада МАЛО, т.е. когда можно легко убежать в
хорошее место (небытие также считается хорошим местом)
и не приходится проделывать это всё время.
Когда же ада МНОГО, т.е. то, что вокруг и внутри,
уже ощущается адом или его преддверием, тогда тоже имеет смысл им следовать, уподобляясь страусу, спрятавшему голову в песок, поскольку
попытка ингорирования опасности
ритуальным фальшивым убеганием не запрещена правилами, как агрессия,
и выполняет в данном случае ещё и функцию регрессии, возврата из взрослости
осознавания происходящего
в редуцированное детство, а,
стало быть, в безопасное место. Поэтому христианином быть хорошо всегда.
II
В качестве ада манифестационизма мы будем здесь рассмативать не мир посмертия и не мир духов, описываемые обычно географическими категориями, а, также как и в первом случае, сравнительно позднее образование, связанное непосредственно с мучениями человеческих душ.
В манифестационизме ад имеет привкус неизбежности, не зависящей от каких-либо усилий существа. Ранние модели ада тяготеют к описательности и картографии, а не к побудительности и дидактике. Ад является не наказанием, а проявлением щедрости абсолюта, когда он хочет, чтобы было по-разному. По-разному значит "не так как у нас", поэтому в манифестационизме ад выступает вместе с понятиями иного и чужого. В ад попадают не такие, как мы, мы же в ад не попадаем. Другими словами, ад не более чем характеристика бытия как не-нашего. Наше бытие, не зависимо от его содержания (пусть даже подпрыгивая на сковородке), всегда определяется как НОРМА, а в качестве ЛУЧШЕГО выступает совершенство неба. В манифестационизме ад созерцателен, а не психомоторен, поэтому лишён драматизма, так привлекающего внимание западного человека.
Как же относится манифестационизм к предусмотрительности, центральной стратегии креационизма? В одном восточном фильме есть показательный пример: перед взрывом по асфальту распространяется некая субстанция, изображённая с помощью прозрачного марева, как невидимая для людей - то ли пары бензина, то ли призрак смерти. Из щели высовывается крыса, и, учуяв запах опасности, предусмотрительно делает ноги. Далее показывают, поочерёдно, то ни о чём ещё не подозревающих людей, то крысу, стремительно убегающую по трубе. Взрыв! Пламя, уничтожая машины и людей, распространяется и по трубе. Предусмотрительная крыса не успевает убежать... Как видим, этот нарратив совершенно лишён побудительности, а наоборот, расхолаживает, поэтому вряд ли возможен вообще в западном дискурсе, преимущественно и сплошь дидактическом.
Такие понятия как выбор, риск, ответственность проблематизируются лишь в креационизме, отягощаясь чувством вины за неверный выбор и грозя адом, в манифестационизме они не являются столь проблемными - человек выбирает одно из наиболее целесообразных (как ему кажется на тот момент) решений, понимая, что остальное зависит от воли неба. Если креационист пытается докопаться в неком вопросе до истины (под угрозой в случае неудачи быть повинным в приглашении смерти в райский сад), то манифестационист оперирует кажимостями, понимая, что это кажимости, и не стремится срывать с реальности покровы лжи. Если западного человека приходится успокаивать фразой "Ты сделал всё, что мог!", то восточный человек и так помнит об этом в любом своём действии. То, что он может, есть просто другое наименование того, что он есть. Манифестационист легко признаётся в неверном поступке, легко соглашается взять свою ответственность на себя и легко соглашается на наказание-исправление, потому что для него важнее всего уместность. Совершая грех, он не приводит каждый раз в мир смерть (как креационист), ошибка не только допустима (согласно, а не в противоречии воле неба), но может быть также и отчасти компенсирована (если небо сочтёт это уместным) некими действиями, например, харакири (которое рассматривается не как наказание, а как инициатива духа по устранению мусора, воодушевляющая соплеменников). Здесь надобно отметить, что обязательно найдутся такие недоумки, которые будут утверждать, что харакири это вовсе не уборка мусора, евхаристия вовсе не каннибализм, и ещё много подобной чепухи, демонстрируя этим лишь то, что они ничего не смыслят не только в харакири и евхаристии, но и в уборке мусора и каннибализме.
Теперь о вине. В манифестационизме ад может случиться с кем угодно, когда угодно (с несовершенной точки зрения человека) или с кем надо, когда надо (с совершенной точки зрения неба), и человек в этом не виноват. Виноватым, по своему желанию, может быть только истинный субъект, отвечающий за все свои действия и представляющий ситуацию целиком, а это может быть только бог, но не человек. Суждения человека, включая сюда и его сомнения, всегда будут являться одновременно одинаково частично верными и частично неверными, простыми продолжениями его устройства, его судьбы и судьбы его народа. Так что, в контексте уже-присутствия вины, может возникнуть вопрос - а кто виноват? Напрашивается ответ, что это небо (боги) виноваты перед человеком - сделали его таким и мучают его без вины. Но мы не сможем воспользоваться этим ответом, т.к. при пристальном разглядывании того самого человека, перед которым виноваты боги, мы ничего на этом месте не обнаружим, кроме богов и их влияния. Так что в этом вопросе манифестационизм приходит к утверждению, что никакого человека, как субъекта, нет, есть только, по воле богов, определённым образом устроенная кажимость. Это значит, что боги виноваты сами перед собой, если порождённые ими кажимости постоянно вычленяют из окружающего такой феномен, как вина, а также значит, что боги мучают сами себя, получая от этого своего рода удовольствие, просто по факту их согласия на то, чтобы было так.
Заявить, что боги - аутомазохисты, было бы поспешным, т.к. в источниках сообщается о существовании не только миров страдания, но и миров наслаждения. Сказать, что
именно те божественные энергии, с которыми имеем дело мы, - мазохические, будет уже
корректнее, однако настораживает следующее сообщение - говорится, что Земля относится к средним мирам, между мирами страдания и мирами наслаждения. Это означает, что ты, житель Земли, должен чувствовать себя НОРМАЛЬНО. Для тех, кто чувствует себя не очень хорошо, есть следующие любопытные версии объяснения: a) это было сказано давно, когда житель Земли ещё чувствовал себя нормально, с тех пор всё ухудшилось, b) мы не на Земле вовсе, а в одном из близлежащих мучительно похожих нижних миров. У гипотезы a) есть интересное продолжение о цикличности оценок по всем мирам, т.е. в мирах всегда происходит одно и то же, а колесо оценок, вызываемых в существах, проходит постепенно их все.
В заключение следует добавить, что обе описанные модели ада имеют довльно мало отношения к традиции, зато они имеют непосредственное отношение к современности, в которой становятся заместителями, т.е. приобретают статус центральных и самостоятельных фигур. Как и почему это происходит, и что или кто за этим стоит, это отдельная тема вне рамок данных заметок.